Дональд Вудс Винникотт

Donald Woods Winnicott
Великобритания
1896 - 1971

Об авторе

Наблюдение детей в стандартной ситуации

Электронная версия статьи с сайта
Байкальской Психоаналитической Ассоциации

Вот уже 20 лет я в моей клинике в Paddington Green Children's Hospital наблюдаю детей и часто делаю подробные записи об их обычном поведении на приеме. Я надеюсь постепенно собрать и представить на обсуждение многочисленные вопросы, ко-торые возникают при этом и представляют практический и теоретический интерес. Однако в данной статье я бы хотел ограничиться описанием некоторой стандартной ситуации и возможностей ее использования в исследовательских целях. Кроме того, я описываю случай семимесячного ребенка, у которого во время наблюдения были и прошли приступы астмы, поскольку этот случай представляет значительный интерес с психосоматической точки зрения.

Я хочу, насколько это возможно, описать обстановку (setting) наблюдения и столь знакомую мне "стандартную ситуацию", как я это называю, т.е. ситуацию, в которой оказывается каждый ребенок, попадающий ко мне в клинику на консультацию.

У меня в клинике матери с детьми ожидают своей очереди в коридоре перед большой комнатой, где я работаю, и выход одной матери с ребенком является сигналом для входа другой. Большая комната выбрана потому, что достаточно многое можно увидеть и сделать уже за то время, пока мать с ребенком идет от двери ко мне в проти-воположный конец комнаты. За это время я успеваю выражением лица установить контакт с ней и, возможно, с ребенком и припомнить их случай, если только это не новый пациент.

Если это младенец, я прошу мать сесть напротив меня так, чтобы между нами был угол стола. Она садится и устраивает ребенка на коленях.

Как правило, я кладу на край стола прямоугольную блестящую лопатку (шпатель) и предлагаю матери устроить ребенка так, чтобы он мог, если захочет, дотянуться до лопатки. Обычно мать сразу понимает меня и мне остается только объяснить ей, что какое-то время она и я будем минимально вмешиваться в ситуацию, чтобы предоставить ребенку свободу действий. По отношению матерей к этому предложению можно понять, как они обращаются с ребенком дома: если они боятся, как бы ребенок не по-лучил инфекцию, или испытывают сильные моральные предубеждения против того, чтобы он засовывал вещи в рот, если они суетны или импульсивны, то все это проявится.

Знать, что свойственно матери, очень важно. Но обычно они следуют моему предложению. Таким образом, мы имеем следующую ситуацию: ребенок на коленях матери, новое лицо (мужчина в данном случае), сидящее напротив, и блестящая лопат-ка на столе. Я могу добавить, что, если присутствуют посетители, мне часто приходится готовить их более тщательно, чем мать, потому что они склонны улыбаться и проявлять активность в отношении ребенка - в той или иной форме выражать свою любовь или дружелюбие к нему. Если посетитель не может соблюсти дисциплину, требуемую ситуацией, то процесс наблюдения теряет смысл, ибо сразу становится излишне запутанным.

Поведение младенца

Ребенка неизбежно привлекает блеск металлического предмета, которым, воз-можно, поигрывают. Иногда при этом присутствуют другие дети, они достаточно хо-рошо знают о стремлении ребенка взять лопатку. (Часто они не выдерживают, видя колебания ребенка, когда они заметно выражены, - хватают лопатку и суют ему в рот. Однако мы забегаем вперед.) Итак, мы имеем перед собой ребенка, привлекаемого очень заманчивым предметом, и сейчас я опишу то, что, по моему мнению, является нормальной последовательностью событий. Я считаю, что любое отклонение от того, что я называю нормой, имеет значение.

Стадия 1. Ребенок кладет руку на лопатку, но в этот момент неожиданно откры-вает для себя, что ситуация требует размышления. Он находится в затруднительном по-ложении. Либо он большими глазами смотрит на меня и на свою мать, причем рука его находится на лопатке, а тело совершенно неподвижно, - он смотрит и ждет, - либо в некоторых случаях полностью теряет интерес к лопатке и лицом зарывается в кофту матери. Обычно можно организовать ситуацию таким образом, что активных уговоров не потребуется, и тогда чрезвычайно интересно наблюдать, как постепенно и спонтан-но возвращается интерес ребенка к лопатке.

Стадия 2. На протяжении всего "периода сомнений", как я это называю, тело ребенка остается неподвижным (но не напряженным). Постепенно он становится достаточно смелым, чтобы дать развиться своим чувствам, после чего картина меняется чрезвычайно быстро. Момент перехода первой фазы во вторую легко наблюдаем: когда ребенок осознает реальность своего желания взять лопатку, его рот становится вялым, язык выглядит толстым и мягким, происходит обильное выделение слюны. Вскоре он засовывает лопатку себе в рот и начинает жевать ее деснами, как бы копируя отцовское курение трубки. Изменение в поведении ребенка удивительно. Вместо ожидания и неподвижности теперь развивается уверенность в себе, движения тела становятся свободными, последнее имеет отношение к манипулированию лопаткой.

В порядке эксперимента я часто пытался на "стадии сомнений" поднести лопатку ко рту ребенка. Обнаружилось, что, независимо от того, соответствуют ли его сомнения описанной выше норме или отличаются от нее по степени или качеству, невозможно на этой стадии поднести лопатку ко рту ребенка, избегая насилия. В тех случаях, когда сопротивление сильно, любая моя попытка приблизить лопатку к ребенку вызывает крик, дистресс или явно выраженные ощущения боли.

Теперь ребенок, кажется, чувствует, что лопатка - это его собственность, что она находится в его власти и полностью доступна для использования в качестве средства самовыражения. Он ударяет ею по столу или металлическому подносу, который на-ходится здесь же, на столе, производит столько шума, сколько может; или сует лопатку мне или матери в рот и очень доволен, если мы изображаем, что он нас кормит. Он, несомненно, приглашает нас поиграть в кормление и расстраивается, если мы не доду-мываемся взять вещь в рот и портим игру.

Отмечу, что я не видел каких-либо данных, свидетельствующих об огорчении ребенка из-за того, что лопатка на самом деле не является ни пищей, ни ложкой.

Стадия 3. Существует третья стадия. В третьей стадии ребенок как бы случайно роняет лопатку. Если ее поднять - он радуется, снова играет с ней и вновь бросает, на этот раз уже менее случайно. Снова получив лопатку, он бросает ее намеренно и получает совершенное удовольствие, агрессивно освобождаясь от нее; особенно он радуется, когда лопатка издает звук от удара о пол.

Завершается эта стадия , когда ребенок либо изъявляет желание слезть вместе с лопаткой на пол, где он снова начинает жевать ее и играть с ней, либо когда лопатка ему надоедает и он переключает свое внимание на какой-нибудь другой предмет по-близости.

Это подходит как описание нормы только для возраста между пятью и тринадцатью месяцами. У детей старше интерес к предметам становится столь широким, что, если лопатка игнорируется, а ребенок тянется, например, к салфеткам, то я не могу быть уверен в том, что существует реальное сопротивление по отношению к первому интересу. Другими словами, ситуация быстро становится сложной и приближается к обычной аналитической ситуации, которая развивается в анализе двухлетнего ребенка, с той помехой для аналитика, что из-за неумения ребенка говорить продуцируемый ма-териал соответственно труден для понимания. Тем не менее до тринадцати месяцев в стандартной ситуации отсутствие у ребенка речи не является помехой.

После тринадцати месяцев детские тревоги по-прежнему склонны отражаться в стандартной ситуации. Именно его позитивный интерес становится слишком широким для ситуации (setting) наблюдения.

Я обнаружил, что терапевтическая работа в стандартной ситуации возможна, однако эта статья не посвящена исследованию терапевтических возможностей такой работы. Я приведу случай, описанный в 1931 году и свидетельствующий о возможности такой работы. В последующие годы я утвердился в своем мнении.

Это случай девочки, которая с шести до восьми месяцев лечилась в связи с на-рушением питания, предположительно вызванного инфекционным гастроэнтеритом. Болезнь нарушила эмоциональное развитие, и ребенок стал раздражительным, неудов-летворенным, со склонностью к тошноте после еды. Девочка полностью перестала играть и до девяти месяцев не только плохо общалась с людьми, но у нее начались припадки. К одиннадцатому месяцу припадки участились. К двенадцати месяцам у ребенка усилились судороги, после которых наступала сонливость.

К этому времени я начал наблюдать девочку. Я наблюдал ее через каждые не-сколько дней, уделяя ей по двадцать минут в ситуации, близкой к стандартной, но дер-жа ребенка у себя на коленях. На одной из консультаций, когда я взял ее на колени для наблюдения, она украдкой пыталась укусить мой палец. Через три дня я вновь усадил ее к себе на колени и стал ждать, что она будет делать. Она трижды укусила мой палец так сильно, что почти прокусила кожу. После чего в течение пятнадцати минут непрерывно играла, бросая лопатку на пол. При этом она все время плакала, как действи-тельно несчастный ребенок. Через два дня я взял ее на колени на полчаса. В предыдущие два дня у нее были четыре приступа судорог. Вначале она плакала, как обычно, снова сильно кусала мой палец, в этот раз никак не проявляя чувства вины, после чего началась игра с кусанием и бросанием лопатки. У меня на коленях она научилась полу-чать удовольствие от игры. Через некоторое время она стала трогать пальцы ног.

Позже пришла мать и сказала, что со времени последнего приема девочка стала "другим ребенком". У нее не только прекратились судороги, но и без применения снотворного установились хороший сон ночью и хорошее настроение днем. Одиннадцать дней улучшения сохранялись без применения лекарственных средств; судороги не появлялись в течение четырнадцати дней, и мать попросила закончить лечение.

Я навестил девочку год спустя; выяснилось, что с момента нашей последней встречи никаких настораживающих симптомов не наблюдалось. Я нашел абсолютно здорового, счастливого, вежливого и дружелюбного ребенка, увлеченного игрой и свободного от обычных тревог.

Подвижность личности ребенка и то, что его чувства и бессознательные процессы так близки к ранним стадиям детства, делают возможным лечение за несколько посещений. Эта подвижность, однако, должна также означать, что ребенок, нормальный к одному году, или ребенок, на которого в этом возрасте лечение подействовало благо-творно, еще не находится вне опасности. Он по-прежнему подвержен неврозам на более поздней стадии и заболеваниям в результате вредного воздействия окружения. Тем не менее, если первый год ребенка прошел хорошо, то это дает основания для хорошего прогноза.

Отклонение от нормы

Я говорил, что важно любое отклонение от того, что я стал считать нормой поведения в стандартной ситуации.

Главное и наиболее интересное отклонение касается первоначальной нерешительности, которая может либо быть чрезмерной, либо отсутствовать. Один ребенок с самого начала не станет выражать какой-либо интерес к лопатке, и пройдет много вре-мени, прежде чем этот интерес станет в нем заметен или ребенок наберется храбрости открыто проявить его. Другой на его месте, наоборот, в одну секунду схватит лопатку и засунет в рот. И то, и другое - отклонение от нормы. Если торможение носит выра-женный характер, то последует больший или меньший дистресс, причем он может быть и очень сильным.

В других случаях отклонения от нормы ребенок хватает лопатку и сразу же бросает ее на пол, причем повторяет это столько раз, сколько наблюдатель возвращает ее обратно.

Почти наверняка существует связь между этими, а также другими отклонениями от нормы и отношением ребенка к еде и к людям.

Пример использования техники

Стандартная ситуация, описанная мною, является инструментом, который может использовать любой для наблюдения за любым ребенком, посещающим клинику. Но прежде обсудим теорию нормального поведения ребенка в этой ситуации, в качестве иллюстрации я приведу пример с ребенком-астматиком, у которого два раза во время осмотра начинались приступы. Это могло бы показаться случайным, если бы не тот факт, что ребенок наблюдался по установившемуся шаблону и если бы не тот факт, что детали его поведения можно было сравнивать с поведением других детей в аналогичной ситуации. Применяемая техника позволила нам связать астму не с переживаниями ребенка, а с особым чувством и с особой ясно определяемой стадией в знакомой последовательности событий.

Маргарет, семимесячную девочку, мать принесла ко мне на консультацию из-за того, что накануне ночью ребенок все время тяжело и шумно дышал. В остальном это вполне благополучный ребенок, который хорошо спит и ест. Отношения с обоими родителями хорошие, в особенности с отцом, работающим в ночную смену, - он проводит с девочкой много времени. Она уже говорит "dad-dad", но не "ma-ma". На мой вопрос "К кому идет Маргарет при затруднениях?", - мать ответила: "Она идет к отцу, он в состоянии уложить ее спать". В семье есть еще сестра старше на шестнадцать месяцев, здоровая девочка, и эти два ребенка играют вместе и любят друг друга, хотя рождение младшей девочки вызвало некоторое чувство ревности у старшей.

Мать сообщила, что сама страдала астмой, когда забеременела вторым ребен-ком, а первому было семь месяцев. Она сама плохо себя чувствовала все это время, и лишь за месяц перед консультацией, ее астма прекратилась. Ее мать тоже страдала аст-мой с тех пор, как у нее появились дети. Контакт с Маргарет у матери хороший, она благополучно кормит дочь грудью.

Симптом, астма, не появляется совершенно неожиданно. Мать сообщила, что в течение трех дней Маргарет была беспокойна во сне, непрерывно спала только по десять минут, просыпаясь с плачем и дрожью. В течение месяца она засовывала кулачок себе в рот, а с недавнего времени эти жесты стали компульсивными и тревожными. Три дня она слегка кашляла, но тяжелое дыхание ясно определилось только в ночь перед консультацией.

Интересно описать поведение ребенка в стандартной ситуации. Вот мои подробные записи, сделанные в то время. "Я положил лопатку на стол, и ребенок немедленно с интересом посмотрел на нее, посмотрел на меня долгим взглядом огромных глаз - и вздохнул. Это продолжалось пять минут. Ребенок был не в состоянии решить-ся взять лопатку. Когда, наконец, девочка взяла ее, то сначала не решалась засунуть в рот, хотя было совершенно ясно, что ей этого хочется. Через некоторое время Маргарет, словно получив поддержку с нашей стороны, обнаружила, что это возможно. Когда она брала лопатку, я заметил обычное выделение слюны. Затем последовали несколько минут наслаждения от сосания". Отметим, что такое поведение соответствует тому, что я называю нормой.

"На второй консультации Маргарет потянулась за лопаткой и снова засомневалась точно так же, как в первый визит, и снова только постепенно обрела способность уверенно взять ее в рот и получать удовольствие. Она с гораздо большим нетерпением, чем в первый раз, сосала лопатку и при жевании производила шум. Вскоре она наме-ренно уронила лопатку на пол, а когда вновь получала ее, то играла возбужденно и с шумом, глядя на мать и на меня, очевидно довольная, и брыкалась. Наигравшись, она бросала лопатку, снова клала в рот, когда та возвращалась к ней, бурно взмахивала ру-ками. Потом она начала интересоваться другими предметами, лежавшими рядом, в том числе лотком. Наконец она уронила лоток, а когда стало видно, что она хочет на пол, мы спустили ее с лотком и лопаткой, и она очень довольна и живо смотрела на нас, играя со своими пальцами ног, с лопаткой и с лотком, но не с двумя этими предметами вместе. В конце она потянулась к лопатке, и казалось, что она хочет положить лопатку и лоток вместе, однако она только оттолкнула ее вправо дальше от лотка. Когда лопат-ку вернули ей, она наконец с шумом бросила ее в лоток".

(Главное для нашей темы содержится в первой части описания, но я привел его полностью, поскольку в случае более широкого предмета обсуждения любая деталь может представлять большой интерес. Например, ребенок только постепенно приходит к тому, чтобы разместить два предмета вместе. Это очень интересно и отражает его трудности, так же как растущая способность к взаимодействию одновременно с двумя людьми. Чтобы мои выводы были по возможности ясными, я оставляю обсуждение этих моментов до другого случая .)

Описывая поведение ребенка в стандартной ситуации, я ничего не сказал о том, когда во время осмотра начались симптомы астмы. Ребенок сидел на коленях у матери, между ними и мной был стол. Мать держала Маргарет, обхватив ее грудь руками, т.е. поддерживая ее тело. Поэтому было легко заметить тот момент, когда у ребенка появился бронхиальный спазм. Движение рук матери указало на усиленное движение груди, были заметны как глубокий вдох, так и длительный, затрудненный выдох, кроме того, шумный выдох был слышен. Мать могла так же хорошо, как я, видеть, когда именно у ребенка наступает приступ астмы. Приступ астмы в обоих случаях начался в тот период, когда ребенок не решался взять лопатку. Девочка клала руку на лопатку и потом, поскольку ей приходилось контролировать свое тело, свою руку и свое окружение, у нее начинались симптомы астмы, включающие в себя непроизвольный контроль выдоха. Но когда она обретала уверенность в отношениях с лопаткой, взяв ее в рот, когда у нее текла слюна, когда неподвижность сменялась радостной активностью и когда наблюдение за другими сменялось самоуверенностью, - в этот момент симптомы астмы исчезали.

Через две недели приступы астмы у ребенка прекратились, если не считать двух случаев во время двух консультаций . Вскоре (а именно, 21 месяц спустя после описан-ного эпизода) астма у ребенка совсем прошла, хотя предрасположенность к ней осталась. Благодаря своему методу наблюдения я могу сделать некоторые выводы из этого случая относительно приступов астмы и их связи с чувствами ребенка. Главный вывод состоит в наличии достаточно тесной связи между бронхиальным спазмом и страхом, чтобы оправдать постулат об их взаимосвязи. Как показали наши наблюдения, проводимые в стандартной ситуации, для этого ребенка приступы астмы были связаны с моментом сомнения и нерешительности, порождавшим конфликт. Появлялся импульс. Этот импульс временно контролировался, и признаки астмы совпали в двух случаях с периодом контроля над импульсом. Это наблюдение, особенно если оно будет подтверждено другими подобными наблюдениями, может дать хорошую основу для обсуждения эмоционального аспекта заболевания астмой, особенно в сочетании с наблюде-ниями, сделанными в ходе психоаналитического лечения астматиков.

Обсуждение теории

Нерешительность прежде всего ясно указывает на тревогу, хотя выглядит как норма.

Фрейд (1926) говорил о "тревоге по поводу чего-то". Поэтому существуют два предмета обсуждения: то, что происходит с телом и психикой в состоянии тревоги, и то, по поводу чего возникает тревога.

Если мы спросим себя, почему ребенок сомневается после первого импульсив-ного жеста, я думаю, мы должны согласиться с тем, что это манифестация суперэго. Что касается ее источника, то я пришел к заключению, что в общем нормальная нерешительность ребенка не может быть объяснена ссылкой на родительскую установку. Но я не исключаю возможности того, что такие действия ребенка вызваны ожиданием сердитой или даже гневной реакции матери, проявляемой всякий раз, когда он берет или сосет что-нибудь. Родительское отношение в некоторых случаях действительно оказывает влияние.

Я научился быстро выявлять матерей, которые резко негативно относятся к то-му, что ребенок сосет или подбирает вещи, но в целом, по моим наблюдениям, матери, приходящие ко мне в клинику, не препятствуют тому, что они расценивают как прояв-ление обычного детского интереса. Среди этих матерей есть даже такие, которые приносят своих детей потому, что те, как им кажется, прекратили хватать вещи и брать их в рот, и матери видят в этом настораживающий симптом.

Кроме того, в том нежном возрасте, когда ребенку нет еще 14 месяцев, подвиж-ность его характера провоцирует мать пресекать его попытки осуществлять свои желания, это стремление матери должно быть преодолено. Я говорю матери: "Здесь ребенок может делать то, что хочет, но нельзя открыто побуждать его к этому". Я обнаружил, что, когда дети не находятся в состоянии тревоги, они способны адаптироваться к ме-няющемуся окружению.

Определяет ли отношение матери поведение ребенка или нет, но я предполагаю, что неуверенность указывает на то, что ребенок ожидает вызвать гнев и, возможно, месть с ее стороны за потакание своим желаниям. Для того чтобы ребенок почувствовал себя испуганным даже перед по-настоящему и явно разгневанной матерью, он должен иметь в голове представление о сердитой матери. Как говорит Фрейд (1926): "С другой стороны, внешняя (объективная) опасность должна интернализоваться, чтобы стать важной для эго".

Если мать действительно злится, и у ребенка действительно есть основание ожидать ее гнева, когда он во время консультации хватает лопатку, то мы имеем дело с тревожными фантазиями ребенка, так же как и в обычном случае сомнений ребенка при совершенно спокойном отношении матери к такому поведению. "Что-то", вокруг чего формируется тревога, находится в мыслях ребенка, в идее потенциального зла или строгости, и в новой ситуации, все, что находится в голове ребенка, может проециро-ваться вовне. При отсутствии опыта запрета неуверенность предполагает конфликт или существование в психике ребенка фантазии, соответствующей воспоминаниями у дру-гого ребенка своей действительно строгой матери. В любом случае как следствие ре-бенку приходится сначала обуздывать свой интерес и желание и он становится спосо-бен вновь обнаружить это свое желание только тогда, когда проверка окружения дает удовлетворительные результаты. Я создаю условия для такой проверки.

Можно сделать вывод, что "что-то", вокруг чего формируется тревога, представляет огромную важность для младенца. Для лучшего понимания этого "что-то" необходимо опереться на знания, полученные из анализа детей в возрасте от двух до четырех лет. Я говорю об этом возрасте потому, что, как обнаружила Мелани Кляйн, и я думаю так же все те специалисты, кто анализировал двухлетних детей, такой анализ дает не-что такое, чего не может дать анализ детей в возрасте 3,5 и 4-х лет, и определенно не может дать анализ детей в латентный период. Одна из черт ребенка в двухлетнем возрасте состоит в том, что первичные оральные фантазии, а также связанные с ними тре-воги и защиты явно присутствуют у него наряду с вторичными и весьма развитыми психическими процессами.

Идея о фантазиях младенцев принимается не всеми, но, вероятно, всякий, кто анализировал двухлетних детей, столкнулся с необходимостью постулировать наличие таких фантазий даже у семимесячных младенцев, подобных ребенку-астматику из ранее описанного случая. Они еще не связаны со словесными представлениями, но они полны содержания и богаты эмоциями, и можно сказать, что они образуют основу, на которой строится вся дальнейшая жизнь фантазий.

Эти фантазии младенца связаны не только с внешней средой, но также с судьбой и взаимоотношениями людей и кусочков людей, которые фантастическим образом вошли в него (интроецировались) - вначале вместе с поглощением пищи, а потом неза-висимо от того процесса, выстраивая таким образом его внутреннюю реальность. Ребенок ощущает что вещи внутри него являются хорошими или плохими точно таким же образом, как вещи вне него является хорошими или плохими. Качества хорошего и плохого зависят от относительной приемлемости цели в процессе принятия в себя. Это в свою очередь зависит от силы деструктивных импульсов, связанных с импульсами любви, а также от способности конкретного ребенка переносить тревогу, порождаемую деструктивными наклонностями. Кроме того, в связи со всем этим, должна приниматься во внимание также природа детских защит, включая степень развития способности ребенка к репарации. Все это можно суммировать, говоря о том, что способность ребенка иметь живое представление о том, что он любит, и сохранять веру в свою собст-венную любовь оказывает существенное влияние на то, насколько, как он чувствует, хороши или плохи вещи внутри и вне него; и это до некоторой степени верно даже для детей, которым всего несколько месяцев. Кроме того, как показала Мелани Кляйн, существует постоянный обмен и тестирование между внутренней и внешней реальностью; внутренняя реальность всегда строится и обогащается за счет инстинктивного опыта по отношению к внешним объектам и за счет влияний со стороны внешних объектов (в той мере, в какой такие влияния могут быть осознаны); и внешний мир постоянно познается и отношение к нему индивида обогащается вследствие существования у него полного жизни внутреннего мира.

Инсайты и убежденность, получаемые при анализе маленьких детей, могут быть применены и в обратном направлении при обращении к первому году жизни ребенка, подобно тому, как Фрейд использовал то, что он находил у взрослых, для понимания не только конкретного пациента как ребенка, но и для понимания детей в целом.

Полезно наблюдать младенцев непосредственно, причем для нас это необходимо. Правда, во многих отношениях, анализ двухлетних детей говорит нам о младенце гораздо больше, нежели непосредственное наблюдение за самим младенцем. Это и не удивительно: уникальность психоанализа как инструмента исследования состоит, как мы знаем, в его способности обнаруживать бессознательную часть психики, связывать ее с сознательной частью и таким образом давать нам полное понимание анализирумой личности. Это верно даже для младенцев и маленьких детей, хотя прямое наблюдение может сказать нам очень много, если мы действительно знаем, как смотреть и чего следует искать. Правильная процедура состоит, очевидно, в получении всего того, что могут дать нам как наблюдение, так и анализ, и в том, чтобы одно помогало другому.

Теперь я хочу сказать кое-что о физиологии тревоги. Удовлетворительны ли ссылки описательной психологии на то, что она не поддается описанию в простых терминах, поскольку проявляется по-разному в разных случаях и в разное время? Согласно этой доктрине, тревога может сопровождаться бледностью и потоотделением, а также рвотой, диареей и тахикардией. Как мне удалось убедиться в моей клинике, действи-тельно существуют несколько альтернативных манифестаций тревоги, затрагивающих наблюдаемые органы или функции. У тревожного ребенка во время физического обследования в кардиологической клинике сердце может глухо стучать, или иногда почти останавливаться, биться усиленно или замедленно. Чтобы понять, что происходит, когда мы наблюдаем эти симптомы, я думаю, мы должны знать что-то о чувствах и фантазиях ребенка. Тогда яснее станет то количество тревоги и гнева, которое к ним примешивается, как и механизмы защиты против этого.

Хорошо известно, что диарея не всегда является предметом только физиологии. Аналитический опыт с детьми и взрослыми показывает, что часто это процесс, сопровождаемый бессознательным страхом перед определенными вещами, которые находятся внутри и которые будут наносить вред личности, если будут оставаться внутри. Индивид может знать о своем страхе импульсов, но, хотя это справедливо, это еще не вся правда, поскольку также верно, что он бессознательно боится каких-то особых плохих вещей, которые существуют для него "где-то". "Где-то" - значит либо вне его самого, либо внутри него, а обычно и там, и там. Эти фантазии могут, конечно, в определенных случаях и до некоторой степени осознаваться индивидом, и они окрашивают описание ипохондриком его страданий и чувств.

Если исследовать нерешительность младенца в моей стандартной ситуации, можно сказать, что психические процессы, лежащие в основе нерешительности, похожи на те, что лежат в основе диареи, хотя и противоположны по своему действию. Я взял диарею, но мог бы взять любой другой физиологический процесс, который может усиливаться или тормозиться в соответствии с бессознательной фантазией, оказывающей влияние на данную функцию или орган. Таким же образом, при рассмотрении нерешительности младенца в стандартной ситуации, можно сказать, что даже если его поведение является манифестацией страха, все же остается место для описания этой нерешительности в терминах бессознательных фантазий. Наблюдаемое нами происходит вследствие того, что импульс, побуждающий младенца дотянуться и взять, подчи-няется контролю - вплоть до временного отрицания самого импульса. Само содержание мыслей младенца недоступно прямому наблюдению, но, как я сказал, это не означает, что у него нет таких мыслей, связанных с бессознательными фантазиями, существование которых в случае ребенка более старшего возраста или взрослого, которые колеблются в аналогичной ситуации, мы можем доказать посредством психоанализа.

В приведенном мной выше примере, показанном для иллюстрации применения техники, контроль распространялся на бронхиолы. Было бы интересно обсудить относительную важность контроля над бронхами как органом (смещение контроля, скажем, на функцию мочевого пузыря) и контроля над выдохом или над дыханием, которые изгоняли бы воздух полностью. Выдох может восприниматься ребенком как нечто опасное, если этот выдох связан с вызывающей тревогу мыслью, - например, мыслью о том, чтобы притянуть лопатку к себе, чтобы взять. Для младенца, поскольку он находится в таком тесном контакте с телом матери и содержимым ее груди, которую он действительно берет в рот, сильна идея прижаться (носом) к груди, а страх притягива-ния к телу матери легко может ассоциироваться в мыслях ребенка с отсутствием дыхания .

Мы увидим, что понятие или "опасного вздоха", или "опасного дыхания", или "опасного дыхательного органа" вновь приводит нас к фантазиям ребенка. Я утверждаю, что не могло быть чистой случайностью, что ребенок приобрел астму и избавил-ся от нее столь явно в связи с контролем импульса в двух отдельных

случаях, и поэтому уместно разобрать каждую деталь наблюдения. Оставляя частный случай астматического ребенка и возвращаясь к нормальной нерешительности младенца при попытке взять лопатку, мы видим, что опасность существует в его мыслях, и это может быть объяснено только тем, что у него есть фантазии или что-то соответствующее им.

Теперь, что символизирует лопатка? Ответ на этот вопрос сложен, ибо лопатка символизирует разные вещи.

То, что лопатка может символизировать грудь, очевидно. Легко предположить, что лопатка символизирует пенис, но это сильно отличается от утверждения, что она символизирует грудь, поскольку ребенок, всегда хорошо знакомый с грудью либо с бу-тылочкой, вряд ли имеет какое-либо действительное знание, основанное на знакомстве с пенисом взрослого. В огромном большинстве случаев пенис должен быть инфантильной фантазией о том, что может быть у мужчины. Другими словами, называя это пени-сом, мы не сказали ничего большего, чем то, что у младенца может быть фантазия о существовании чего-то, похожего на грудь, однако отличного от нее, потому что это связано больше с отцом, чем с матерью. Мы считаем, что в конструировании своей фантазии ребенок основывается на своих собственных генитальных ощущениях, а так-же на результатах самоисследования.

Однако дело в том, что то, что позже ребенок узнает как пенис, на более ранней стадии развития он воспринимал как качество матери, подобное ее бодрости, регулярному кормлению, надежности и т.п., или как свойство ее груди, приравниваемое к ее внешним формам, или с ее наполненностью, или как ее тело, ассоциируемое с прямой позой матери, или как тысячи других связанных с ней вещей, которые не являются су-щественно важными ее чертами. Это аналогично тому, как ребенок, когда берет грудь и пьет молоко, в фантазии кладет свою руку на нее или погружает в или пробивает себе путь к телу матери, сообразно силе своего импульса и его свирепости, и берет от ее груди все хорошее. В бессознательном этот объект, на который направлен импульс, уподобляется тому, что позже узнается как пенис.

Кроме соответствия груди и пенису, лопатка также символизирует людей. Наши наблюдения ясно показали, что четырех-пятимесячный младенец способен зрительно воспринимать людей целостно, чувствовать настроение человека, одобрение или не-одобрение с его стороны, отличать одного человека от другого .

Хочу отметить: объясняя период сомнений у ребенка через имеющийся у него опыт материнского неодобрения, я предполагаю, что младенец нормален или развит настолько, что воспринимает людей как целое. Это отнюдь не всегда так, и некоторые младенцы, которые, как кажется, проявляют интерес к лопатке и страх, тем не менее не способны сформировать представление о целом человеке. Вместе с тем ежедневное на-блюдение показывает, что дети в возрасте несколько меньшем, чем обсуждаемая нами возрастная группа (пять - тринадцать месяцев), обычно не только узнают людей, но также и ведут себя с разными людьми по-разному.

В стандартной ситуации младенец, находящийся под наблюдением, дает мне важные ключи к пониманию состояния его эмоционального развития. Он может видеть в лопатке только вещь, которую берет или бросает, но не связывает с человеком. Это означает, что у него не развита способность выстраивать целую личность вслед за час-тичным объектом или он утратил такую способность. Ребенок может показывать, что видит в лопатке меня или мать, и вести себя так, как если бы лопатка была часть меня (или матери). В этом случае, когда он берет лопатку, это равносильно тому, как если бы он взял материнскую грудь. Или, наконец, он может видеть мать и меня и думать о лопатке как о средстве взаимодействия между матерью и мною. В этом случае, беря или оставляя лопатку, он различает отношения двух людей, символизирующих отца и мать.

Существуют промежуточные стадии. Например, некоторые младенцы явно предпочитают думать о лопатке как об имеющей отношение к лотку, и они неоднократно берут ее из лотка и кладут обратно с явным интересом, удовольствием и, возможно, волнением. Они, кажется, находят более естественным интерес к двум объектам одновременно, чем к одной лопатке как к вещи, которую можно взять у меня, покор-мить ею мать или ударить по столу.

Только при непосредственном наблюдении можно оценить должным образом то богатство вариаций, которое вносят младенцы в простую, легко создаваемую стандарт-ную ситуацию.

Младенец, если он обладает такой способностью, обнаруживает, что он имеет дело одновременно с двумя людьми - с матерью и со мной. Это требует от него несколько более высокого уровня эмоционального развития в сравнении с целостным узнаванием одного человека, и действительно, многие невротики никогда не имеют успе-ха в построении отношений с двумя людьми одновременно. Отмечалось, что взрослый невротик часто способен хорошо взаимодействовать с одним родителем, однако натал-кивается на трудности при взаимодействии с обоими родителями одновременно. В развитии младенца это очень важный шаг, в результате которого он становится способен одновременно управлять своим отношением к двум важным для него людям (что по сути означает - к обоим своим родителям), и до тех пор, пока этого нет, он не может благополучно занимать свое место в семье или в социальной группе. Согласно моим наблюдениям, этот важный шаг впервые делается в первый год жизни.

До достижения возраста одного года младенец может чувствовать, что он лишает других некоторых хороших или даже весьма важных вещей из-за жадности, пробужденной его любовью. Это чувство соответствует его страху, который может быть легко подтвержден на опыте, что когда он лишен груди или бутылочки, а также любви и внимания со стороны матери, кто-то другой пользуется большими, чем он, привилегиями. Фактически это может быть его отец или новый ребенок. Ревность и зависть, в основном оральные в своих первых ассоциациях, увеличивают его жадность, но также стимулируют генитальные желания и фантазии, способствуя тем самым расширению либидинозных стремлений и чувства любви, равно как и ненависти. Все эти чувства сопутствуют первым шагам младенца в установлении его отношений с обоими родителями - шагам, которые также являются первыми стадиями его эдиповой ситуации, прямой и обратной. Конфликт между любовью и ненавистью, а также вытекающим отсюда чувством вины и страхом потерять любимое, ощущаемый вначале только в отношении матери, распространяется затем на обоих родителей, а вскоре также на братьев и сестер. Страх и чувство вины, возбуждаемые разрушительными импульсами младенца и его фантазиями (которые ведут к фрустрациям и ощущению несчастья), формируют идею о том, что, если он хочет грудь своей матери слишком сильно, то лишает этого отца и других детей, а если он желает некоторую часть тела своего отца, соответст-вующую материнской груди, то лишает мать и других этой части. Здесь лежит одна из трудностей в установлении счастливых отношений между ребенком и обоими родителями. Взаимодействие жадности и имеющихся у младенца способов контроля над ней или противодействия ее результатам посредством возмещения или восстановления - процесс сложный, и я не берусь реконструировать его, но легко можно видеть, что он усложняется, когда ребенок вступает в контакт с двумя людьми вместо одной матери.

Напомню, что, описывая случай младенца с астмой, я сослался на связь между возрастающей в конце игры способностью ребенка манипулировать лопаткой и лотком одновременно и смесью желаний и страхов, касающихся установления отношений сра-зу с двумя людьми. Стандартная ситуация наблюдения позволяет воссоздать и сделать наглядными колебания младенца между возможностью и невозможностью удовлетворить свою жадность, не вызывая в результате гнев и неудовольствие по крайней мере у одного из двух родителей. Если ребенок нормальный, одна из главных его проблем со-стоит в умении обращаться одновременно с двумя людьми. В описанной мною стан-дартной ситуации я иногда оказывался свидетелем первых его успехов в этом направ-лении. В других случаях я видел отраженные в поведении младенца успехи и неудачи при попытках его одновременно взаимодействовать с двумя людьми дома. Иногда я наблюдал начальную фазу связанных с этим трудностей, а также спонтанную коррек-тировку ситуации .

Это как если бы оба родителя позволяли ребенку удовлетворение желаний, по поводу которых он испытывает конфликтные чувства, и терпели бы его чувства по поводу родителей. В моем присутствии он не всегда может использовать мою заботу о его интересах или может лишь постепенно научиться ее использовать.

Опыт, связанный с желанием и решимостью брать лопатку и присваивать ее себе без фактических изменений непосредственного окружения, действует как вид наглядного урока, имеющий для младенца терапевтическое значение. В возрасте, который мы рассматриваем, и на всем протяжении детства такой опыт не является лишь способом временного успокоения: кумулятивный эффект успешного опыта, а также стабильная и дружественная атмосфера вокруг ребенка формируют у него уверенность в людях, составляющих его внешнее окружение, и укрепляют его общее чувство защищенности. Также усиливается вера ребенка в хорошее окружение и взаимоотношения внутри него также укрепляются. Такие маленькие шаги в решении центральных проблем делаются в жизни младенца и маленького ребенка каждый день, и с каждой решенной проблемой что-то добавляется к его чувству общей стабильности, укрепляется основа эмоционального развития. Естественно, что все сказанное требует определенной поправки на со-стояние здоровья ребенка.

Полные переживания

Терапевтическим в этой работе, я думаю, является разрешение полного течения переживаний. Отсюда можно вывести некоторые заключения относительно того, что помогает созданию хорошего окружения для младенца. При интуитивном управлении младенцем мать естественным образом допускает течение самых различных его пере-живаний, пока он не станет старше настолько, чтобы понимать ее точку зрения. Она терпеть не может вмешиваться в такие процессы, как питание или сон и дефекация. В моей практике я искусственно даю ребенку возможность завершить опыт, который имеет для него некоторое значение в качестве наглядного урока.

В собственно психоанализе существует нечто подобное. Аналитик позволяет пациенту устанавливать скорость движения, а затем делает следующую лучшую для него вещь, позволяя пациенту решать, когда приходить и уходить, фиксируя время и длительность сессии, и затем уже настаивает на этом заданном времени. Психоанализ отличается от работы с младенцами тем, что аналитик путем постоянного отбора и группировки предлагаемого в его распоряжении материала пытается найти образ и форму того, что он в данное время может предложить пациенту, т.е. того, что он называет интерпретацией. В какой-то момент аналитик посчитает полезным сквозь множество деталей посмотреть, насколько проводимый им анализ может быть осознан в терминах относительно простой стандартной ситуации, подобной описанной мною. Каждая интерпретация с этой точки зрения - блестящий предмет, возбуждающий жадность пациента.

Замечания к третьей стадии

Я разделил процесс наблюдения на три стадии довольно искусственно. Основ-ная часть обсуждения касалась первой стадии, когда младенец проявляет нерешительность, свидетельствующую о наличии у него определенного конфликта. Вторая стадия также представляет большой интерес для рассмотрения. Здесь младенец чувствует, что лопатка находится в его власти, и он может теперь по своему желанию трясти ее или использовать как способ продолжения своей личности вовне. В данной статье я не разбирал эту тему. На третьей стадии младенец осуществляет избавление от лопатки, и я хочу прокомментировать значение этого.

В этой фазе он становится достаточно храбрым, чтобы бросить лопатку и испытать удовольствие в связи с избавлением от нее. Я хочу показать, какое, на мой взгляд, это имеет отношение к описанной Фрейдом (1920) игре, в которой ребенок справлялся со своими чувствами в связи с отъездом матери. Много лет я наблюдал младенцев в стандартной ситуации, не замечая или не осознавая важность этой третьей стадии. Открытие ее важности имело для меня практическое значение. Если на предыдущей стадии младенец расстраивался от потери лопатки, то теперь его можно увести или он мо-жет оставить лопатку, и это не вызовет у него слез.

Хотя я и раньше знал фрейдовское описание игры с катушкой ниток и оно все-гда стимулировало меня производить тщательное наблюдение игры младенца, только в последние годы я увидел тесную связь между моей третьей фазой и замечаниями Фрейда. Мне теперь кажется, что на мои наблюдения можно смотреть как на расширение в обратном направлении этого конкретного наблюдения Фрейда. Я думаю, что катушка ниток, символизирующая для ребенка мать, отбрасывается, чтобы продемонстрировать его стремление избавиться от матери, поскольку подвластная ему катушка олицетворяет подвластную ему мать. Изучив всю последовательность инкорпорации, удержания и избавления, я вижу теперь в отбрасывании катушки ниток часть игры, остальная часть которой подразумевалась или проигрывалась на более ранней стадии. Иными словами, когда мать уходит, для ребенка это означает не только потерю внешней реальной матери, но также и проверку отношений с его внутренней матерью. Эта внутренняя мать в большой степени отражает его собственные чувства, и может быть любящей или все-ляющей страх, или быстро переходить от одной позиции к другой. Когда он чувствует, что может управлять отношениями со своей внутренней матерью, включая агрессивное избавление от нее (Фрейд ясно это показал), он может допустить исчезновение своей внешней матери и не очень сильно беспокоиться по поводу ее возвращения.

В частности, за последние годы я пришел (благодаря работе Мелани Кляйн) к пониманию роли, которую играет в психике даже младенцев, страх потери матери или обоих родителей, выступающих в качестве значительных внутренних обладаний. Когда мать оставляет ребенка, он чувствует, что потерял не только реального человека, но также и двойника в своих мыслях. Мать во внешнем мире и мать во внутреннем мире все еще очень тесно связаны друг с другом в мыслях младенца и в большей или мень-шей степени взаимозависимы. Потеря внутренней матери, которая приобрела для младенца значение внутреннего источника любви и защиты и самой жизни, резко усиливает угрозу потери действительной матери. Более того, младенец, отбрасывающий лопат-ку (я думаю, то же приложимо и к мальчику с катушкой ниток), не только изгоняет внешнюю и внутреннюю мать, которая пробудила его агрессию, но и оставляет воз-можность ее возвращения; по моему мнению, он также экстернализирует внутреннюю мать, потеря которой страшна, как если бы он хотел продемонстрировать себе, что эта внутренняя мать, представленная теперь игрушкой на полу, не исчезла из его внутрен-него мира, не разрушилась актом предшествующей инкорпорации, но по-прежнему дружественна и желанна для игры с нею. И благодаря всему этому ребенок исправляет свои отношения с вещами и людьми как внутри себя, так и вовне.

Таким образом, самое глубокое значение третьей фазы в стандартной ситуации состоит в том, что ребенок обретает новую уверенность по поводу судьбы его внутренней матери и ее отношения к нему; преодолевается чувство подавленности, сопровождающее тревогу, связанную с внутренней матерью, и возвращается ощущение счастья. Такой вывод, конечно, не может быть результатом только лишь наблюдения, но и к глубокому объяснению Фрейдом игры с катушкой ниток невозможно прийти без знаний, полученных собственно из анализа. Анализируя игры маленьких детей, мы можем видеть, что деструктивные тенденции, подвергающие опасности любимых ребенком людей во внешней действительности и в его внутреннем мире, приводят к страху, чувству вины и печали. Чего-то недостает до тех пор, пока ребенок не почувствует, что по-средством игры он произвел репарацию и оживил людей, потерять которых боится.

Выводы

В этой статье я попытался описать способ объективного наблюдения младенцев, который дает возможность анализа пациентов в обстановке, приближенной к обычной, домашней. Я описал стандартную ситуацию и изложил свое представление о нормаль-ной (т.е. характерной для здорового ребенка) последовательности событий в ней. В этой последовательности есть много моментов явной или подразумеваемой тревоги. Одному из них, названному мною "моментом сомнений", я уделил особое внимание, рассмотрев случай семимесячной девочки, у которой в стандартной ситуации на этой стадии дважды наблюдались приступы астмы. Я показал, что сомнения ребенка свидетельствуют о его тревоге и о существовании суперэго в психике ребенка, и предположил, что поведение младенца не может быть объяснено без предположения о существовании у него младенческих фантазий.

Может быть легко придумана другая стандартная ситуация, позволяющая выявить другие интересы младенца и продемонстрировать другие его инфантильные тревоги. Для обстановки (setting), описанной мною, характерна, на мой взгляд, возмож-ность использования ее любым врачом, благодаря чему мои наблюдения могут быть подтверждены или откорректированы. Она также дает практический метод, с помощью которого некоторые психологические принципы могут быть выявлены клинически, не вызывая дискомфорта у пациентов.

Copyright © 2008 «Психологическая мастерская Доверие»
психологическая помощь, консультация психолога в Москве, психоаналитическая психотерапия